Активность

Добрый день всем! Рассказ по реальным событиям из моего детства в память о моей мамочке. С точки зрения техники обесцвечивания 20 лет назад правильно написано? Глава 1. Чёрная ночь и белая мечта. В маленьком, почти забытом посёлке, где все друг друга знали, жили-были мама с дочкой. Мама Лена носила чёрные волосы. Длинные, густые, блестящие, как вороново крыло. Её дочка, шестилетняя Алиса, была похожа на неё как две капли воды — такая же тёмненькая, с серьёзными глазами и резкими движениями. Мама красила свои волосы краской, а дочке — басмой и хной, чтобы они были одинаково красивыми. Мама и дочка любили смотреться в зеркало, стоя рядом - две тени в унисон. Но, однажды всё изменилось. — Я больше не хочу быть брюнеткой, — сказала мама, положив на стол пакетики и банку с порошком и оксидом. — Все женщины в посёлке уже обесцветили волосы. Всего тридцать человек, но все они блондинки. Только мы с тобой такие… брюнетки. Алиса в ужасе отпрянула: — Не надо! Пожалуйста, не надо, мамочка! Ты такая красивая! А если ты станешь светлой, то будешь другой! Она плакала, сидя на полу и прижимая к себе расчёску и баночку с басмой. Мама присела рядом, обняла её и прошептала: — Ну что ты, глупышка. Ты же будешь единственной черноволосой. Это будет красиво. Ты будешь особенной. А я просто немного изменюсь. Немного... совсем чуть-чуть. Но, Алиса не верила. Она знала, что после «немного» наступит «совсем» и мама станет такой же, как все, — бледной, суховатой, с запахом аммиака в волосах. Она не хотела терять свою маму. Свою тёмную, как ночной лес, как тень под деревом, как старинная картина. Малышка не спала всю ночь, боясь, что мама уйдёт в общежитие, где женщины собирались, чтобы покрасить волосы. Там, в одной из пустующих комнат, было всё необходимое для преображения. А парикмахерской в посёлке уже давно не было. На следующий день мама сделала вид, что забыла о своей затее. Вечером она предложила дочке сходить в гости к соседке, которая часто ночами не спит. Дочка согласилась, но всю ночь не сомкнула глаз, там они до утра пели, танцевали, шутили. Когда наступила новая ночь, дочка наконец крепко уснула. И тогда Лена начала действовать. Ровно в час ночи она надела своё свадебное платье, аккуратно натянула перчатки, собрала средства для обесцвечивания и вкусняшки, чтобы угостить ту, кто поможет ей в этом деле. Сердце сильно билось в груди, дыхание было прерывистым. Мама вышла из дома, вдыхая прохладный воздух после ночного дождя. Она поднялась на второй этаж старого общежития. В пустой комнате её уже ждала Наталья — опытная в таких делах женщина. Мама села перед зеркалом, и приятельница начала готовить ее волосы для нанесения осветляющей смеси. Тем временем дочка проснулась посреди ночи и захотела пить. Проходя по коридору, Алиса заметила, что маминой обуви нет в коридоре, как обычно. Девочка ринулась в спальню. Зайдя, она заметила, что мамы нет, и средства для окраски волос исчезли. Сердце замерло. Она быстро накинула платье и выбежала на улицу, направляясь к тому самому месту, где женщины меняли себя. Прибежав, она увидела в коридоре мокрый пол и пустые упаковки. Значит процесс обесцвечивания начался. Алиса замерла на пороге комнаты, судорожно вцепившись в дверной косяк. Из комнаты ощущался тонкий запах аммиака и чего-то сладковато-химического - остатков отбеливателя. Всё это время она боялась зайти сюда, но теперь, глядя на маму, почувствовала странное смятение — смесь тревоги, любопытства и чего-то ещё… болезненно родного. Малышка заглянула в комнату к Наталье, где уже был накрыт праздничный стол и было все подготовлено для преображения. Мама сидела в кресле перед зеркалом в свадебном платье. Корсет плотно облегал талию, расшитый мелким жемчугом и серебряными нитями, словно усыпанными звёздами, которые мерцают только при определённом освещении. Юбка распускалась широким белоснежным цветком — слои фатина и шёлка переливались даже в полумраке комнаты, создавая эффект движения, даже когда она стояла неподвижно. Длинные кружевные перчатки облегали руки, а глубокий вырез акцентировал внимание на ключевой детали образа. Праздничный стол был накрыт заранее — ещё до того, как девочка появилась в доме. Наталья и мама хотели провести этот вечер наедине, отметить важное событие: избавление от чёрного цвета волос, переход к светлому, к новому этапу. Мама медленно обернулась. Её глаза, всегда такие строгие и словно отстранённые, блеснули при виде дочери. Но не от раздражения, как можно было бы ожидать, — в них мелькнуло что-то другое. Что-то нежное. - Почему ты не спишь? Сейчас очень поздно! Наталья улыбнулась и сказала: - Ну, чего подсматриваешь, заходи, обещаю, страшно не будет! Алиса вошла неуверенно, словно боясь нарушить хрупкую гармонию в комнате и села на диван, стоявший за спиной мамы. Так она могла видеть отражение маминого лица. Мама снова посмотрела на себя в зеркало и провела ладонью по юбке, словно проверяя, всё ли идеально. Потом отражению дочери в зеркале задала вопрос: — Ты ведь знала, что я это сделаю, — сказала она, не оборачиваясь. — Зачем тогда шла? Решила убедиться? Алиса не сразу ответила. — Я знала, что ты это сделаешь, — наконец тихо произнесла она. — Просто не думала, что это произойдёт сегодня. Мама вздохнула. Её отражение в зеркале немного смягчилось. — Иногда нужно сделать что-то резко, пока не передумала. Пока страх не настиг. Пока воспоминания не остановили. Немного напряжённая, Алиса сидела с широко раскрытыми глазами. Девочка наблюдала за происходящим со всё возрастающим беспокойством. Наталья, заметив настроение девочки, решила добавить драматизма: она подошла к креслу, в котором мама удобно устроилась, слегка откинув голову назад. Женщина тщательно расчесала и разделила ровными проборами мамины волосы, каждый участок, который чётко обозначен для точной работы. Специалист, стоя за её спиной, держала в руках кисть и мисочку с осветляющей смесью — густой, чуть липкой, с характерным резким запахом перекиси и аммиака. Медленно и с нарочитым спокойствием она показала её девочке, давая понять, что процесс будет серьёзным. Малышка невольно отпрянула, почувствовав, как страх сжимает её сердце. Ей вдруг стало ясно, что здесь всё по-настоящему. Первые движения были уверенными, почти художественными: кисть плавно скользила по коже головы, нанося состав строго на корни. Мама чувствовала холодок состава на коже — не болезненный, а живой, бодрящий. Казалось, каждая капля активирует какие-то внутренние импульсы, пробуждает что-то внутри. Она закрыла глаза, глубоко вдохнула и улыбнулась — ей нравилось это чувство ожидания преображения. Постепенно мастер переходила к следующим участкам — от висков к затылку, от макушки к вискам. Каждый слой волос пропитывался составом до кончиков, особенно тщательно обрабатывались более тёмные участки. Иногда мама ощущала лёгкое покалывание — когда щетина кисти задевала кожу или при нанесении состава на более чувствительные зоны у лба и за ушами. Но, она не жаловалась — напротив, всё это добавляло реалистичности происходящему, как будто тело тоже становилось частью преображения. Отдельного внимания требовала голубая пудра — средство для интенсивного обесцвечивания. Её Наталья наносила точечно, на самые тёмные участки, где нужно было усилить эффект. При контакте с кожей она вызывала едва заметное покалывание, почти электрический разряд, который приятно щекотал и заставлял мышцы слегка напрягаться. Девочка, наблюдавшая за всем этим, невольно затаила дыхание — каждое движение казалось ей нарочито театральным, словно это был не просто комната в общежитии, а сцена перед важным представлением. Наталья и мама сказали, что сегодня и её праздник тоже. «Теперь ты одна черненькая среди всех белокурых», — произнесли они мягко, почти ласково, как будто это было что-то особенное, чем можно гордиться. В голосе не было насмешки, только теплота и немного иронии, но девочка почувствовала, как внутри сжалось что-то неприятное. Она не знала, как реагировать, потому что не видела в этом «празднике» ничего радостного. Тем временем между взрослыми продолжался разговор — лёгкий, душевный, как между старыми подругами. Они говорили о детях, о школе, о том, как важно иногда уделять время себе. Интонации были мягкими, слова — доброжелательными, даже немного задушевными, как будто они собрались не в салоне красоты, а за чашкой чая у камина. И хотя девочка не вступала в беседу, она всё слышала. Именно это спокойствие, эта уверенность в правильности происходящего вокруг заставляли её чувствовать себя более уверенной. Наташа заметила, что девочка сидит на краешке дивана, напряжённо сцепив руки на коленях и наблюдает за процессом преображения мамы. Наталья аккуратно отложила кисть и, присев рядом, мягко улыбнулась. — Ты не бойся, — сказала она, чуть понизив голос. — Я просто люблю делать красиво. Иногда это выглядит жутковато, особенно когда всё белое-белое и сильно пахнет. Но, это как в химии: сначала кажется, что вот-вот взорвётся, а потом смотришь — красота. Девочка молчала, но уже не отводила глаз. Впервые Наташа показалась ей не злой волшебницей, которая превращает маму во что-то совсем другое, а просто женщиной, которая знает своё дело. — У меня тоже есть дочка, почти твоего возраста, — продолжила Наташа. — Иногда приходит ко мне в салон после школы, сидит вот так же, листает книжки, пока я работаю. Может, и ты в следующий раз придёшь? Может, подстричься? Только не сейчас, конечно, подождём, когда будешь готова. Мама, услышав это, слегка повернула голову (осторожно, чтобы не размазать состав) и добавила: — Правда, можешь приходить. Только одно условие — не вертись. Сиди, как принцесса, и балдей, договорились? Девочка осторожно кивнула. На душе у неё вдруг стало легче. Комната, где ещё недавно пахло страхом и чужими заклинаниями, теперь казалась просто местом, где люди делают друг другу красиво. А Наташа больше не была ведьмой из старой сказки — теперь она была просто взрослой, опытной, немного серьёзной, но доброй — той, кто знает, как сделать так, чтобы всем было хорошо. А Наталья тем временем продолжала наносить осветлитель. В комнате стоял резкий химический запах, но это её не останавливало. В центре внимания были не только волосы. Осветлитель наносили не только на пряди, но и на нежную кожу шеи, плеч, предплечья — там, где нужно было добиться контраста и подготовить женщину к дальнейшим преображениям. Это был почти ритуал: аккуратное нанесение, выдерживание, смывание — всё делалось с удивительной лёгкостью и уверенностью, как будто мама знала каждое движение Натальи наизусть. Сидя в кресле, мама буквально светилась изнутри. Её глаза блестели, щёки порозовели — казалось, она испытывает настоящее возбуждение, почти эйфорию. Каждый этап процедуры она воспринимала как шаг к чуду. С каждым движением кисти, с каждой секундой, проведённой под воздействием химических веществ, она чувствовала прилив энергии, словно становилась другой — не просто светлее, а свободнее, увереннее, ближе к идеалу, который видела только она сама. После нанесения краски мама осталась в кресле под тонким полиэтиленовым колпаком и полотенцем. Под ними кожа начала нагреваться, а волосы словно «запекались» изнутри. Это было время выдержки — момент, когда химия делала своё дело, разрушая пигмент и подготавливая основу для нового цвета. Мама чувствовала лёгкое жжение, но оно не тяготило, а скорее возбуждало — как после хорошей тренировки или первого глотка прохладной воды в жару. Она видела себя в зеркале и уже представляла: светлые пряди, почти белые, контрастируют с остатками прежнего цвета, который ещё не до конца растворился. И хотя результат пока был скрыт, эйфория уже начала нарастать — от ожидания, от понимания, что сейчас происходит нечто большее, чем просто смена образа. Это был шаг к новому «я». Наталья посмотрела на часы: - Все, дорогая, пора смывать смесь. Бегом в ванную! Лена встала с кресла и отправилась в ванную комнату. Двери за собой не закрыла, поэтому Алиса могла наблюдать, как мама смывала осветлитель. Мама стояла у ванны, слегка наклонившись вперёд, и ладонями собирала воду, чтобы смыть осветляющий состав. Ещё минуту назад её кожа казалась почти прозрачной — слишком резкий контраст с тем цветом, к которому она привыкла за долгие годы. Теперь на шее, плечах и тыльной стороне ладоней остались лишь едва заметные следы от губки — словно прикосновение времени, которое пыталось стереть себя, но не преуспело в этом до конца. Вода лилась тонкой струйкой, чуть прохладная, и мама чувствовала, как постепенно возвращается к себе — к той, кем она была раньше, но всё же немного другой. Шампунь пенился медленно, словно нехотя, и вместе с ним исчезал запах аммиака, уступая место свежести геля для душа. Она аккуратно провела ладонью по ключицам, смывая последний голубоватый налёт и невольно вздохнула. Кожу покалывало — это была реакция на химикаты, которую она предвидела, но не ожидала, что будет так странно наблюдать за этим процессом в зеркале. Как будто она смывала не только вещество, но и что-то большее — слой решимости, вызов, брошенный самой себе. Капли воды стекали с запястий в раковину, оставляя на поверхности мрамора тонкие блики. Она подняла глаза. В отражении — женщина с мягкими чертами лица и волосами, которые теперь мягко вписывались в этот образ. — Вот и всё, — прошептала она себе под нос, вытирая руки полотенцем. — Большой и первый эксперимент в жизни. - Садись в кресло, будем сушиться, - сказала Наталья, весело улыбнувшись. Мама быстро опустилась в кресло — не резко, но с заметной усталостью, словно только что вернулась с долгого пути. Наталья, слегка наклонившись, аккуратно расправила полотенце, чтобы убрать остатки влаги, затем взяла фен и, включив его на среднюю мощность, начала осторожно сушить волосы матери. Тёплый воздух заполнил пространство между ними, создавая почти домашнюю обстановку. Мама закрыла глаза. Её лицо смягчилось под равномерным потоком воздуха. Она ничего не говорила, но уголки её губ чуть приподнялись — почти незаметная благодарность за это тихое, заботливое прикосновение. — Не слишком горячий? — спросила Наталья, слегка понизив голос, словно боясь нарушить хрупкую тишину. — Нет, всё хорошо, — ответила Лена, не открывая глаз. — Просто… я не думала, что когда-нибудь снова буду сидеть вот так, как девочка. Наталья улыбнулась, продолжая водить феном по влажным прядям. Постепенно волосы начали светиться — платиновым, почти серебристым, едва уловимым блеском, как будто в них всё ещё оставался след прежнего цвета, просто замаскированный новой формулой. Когда сушка закончилась, Наталья аккуратно провела расчёской по волосам, разделив их на две половины — идеально ровный пробор, словно черта, отделяющая прошлое от настоящего. Мама встала с кресла и поправила свадебное платье. Её образ стал почти театральным: белоснежные, почти платиновые волосы контрастировали с тёмными бровями, лицо слегка устало от долгой процедуры, но сияло — как будто она только что прошла через огонь и вышла из него обновлённой. — Ну что? — спросила она, глядя в зеркало и слегка наклонив голову. — Всё как надо. Девочка стояла на пороге комнаты. Её глаза расширились. Она не ожидала увидеть маму такой. Она была не просто красивой — она казалась другой, почти незнакомой. И это пугало. Лена стояла посреди комнаты, облачённая в длинное свадебное платье, словно сошедшее с обложки старинного журнала. Платье было не просто одеждой. Оно казалось частью её самой — маской и доспехом одновременно. Каждое движение сопровождалось едва слышным шуршанием ткани, как будто оно тоже было живым, наблюдало и оценивало. И в этом образе мама уже не была просто мамой — она стала кем-то другим. Кем-то, кто требует внимания, преклонения… или страха. Алиса медленно подошла ближе, словно не веря, что это всё ещё её мамочка. Но, чем ближе она подходила, тем сильнее сжималось её сердце. И в какой-то момент, сделав последний шаг, она внезапно опустилась на пол. Сначала это были короткие сдавленные всхлипы. Потом - настоящий плач. Громкий, беззащитный, детский. Не говоря ни слова, девочка потянулась к маме, нашла край её свадебного платья и судорожно сжала его в кулаке, словно пытаясь вернуть прежнюю реальность. В следующую секунду вся накопившаяся обида, страх и смятение вырвались наружу: Алиса вскочила, размахнулась и ударила Наташу по руке — не сильно, но с яростью. По щекам катились слёзы, дыхание было прерывистым. — Я не хотела! Это ты её испортила! — закричала она сквозь рыдания, сама не до конца понимая, почему ей так больно. Наташа невольно отдёрнула руку, как будто получила не удар, а вопрос, на который не знала ответа. Мама тоже молчала. Обе женщины в этот момент чувствовали себя совершенно беспомощными перед этим маленьким, но таким огромным горем. Между ними повисло тяжёлое и плотное, как пар от смывки, молчание. Казалось, даже воздух в комнате застыл. — Послушай, я понимаю, что ты расстроена. Но, если ты будешь плохо себя вести... мы тебя тоже осветлим, и ты больше не будешь темноволосой. Ты ведь так любишь свои роскошные темные локоны. Не правда ли? Наталья подошла к полке, выдвинула ящик и достала несколько маленьких баночек — с белым порошком и голубой пудрой, о которой девочка уже знала слишком много. Она поставила их перед собой, чуть ли не театрально открыла, чтобы ребёнок мог рассмотреть каждую деталь. — Вот так мы творим чудеса, — продолжила она, глядя ей прямо в глаза. — И, если ты не перестанешь устраивать истерики, мы покажем тебе, как это работает. Только уже на твоих темных волосах! Ты же не хочешь этого? Девочка сжалась. Она чувствовала запах этих веществ даже на расстоянии — резкий, едкий, как боль, только в виде пара. Мама сделала шаг вперёд и обняла её, шепча что-то успокаивающее. Наташа медленно опустила руки, всё ещё сохраняя на лице выражение растерянности. Алиса стояла перед ней, красная от слёз, сжав кулачки, словно готовая плакать ещё долго. Но, женщина не обиделась. Вместо этого она глубоко вздохнула, немного присела, чтобы оказаться на уровне ребёнка, и тихо сказала: — Знаешь… у меня тоже когда-то была мама. И я помню, как мне было страшно, когда она вдруг становилась другой. Не внешне — вот как сейчас твоя, — а внутри. Иногда взрослые просто хотят что-то изменить в себе. Не потому, что им плохо, а потому, что они хотят снова почувствовать себя живыми. Она медленно, осторожно положила ладонь на спину девочки. — Иногда мы плачем, потому что внутри нас слишком много чувств, — мягко сказала она. — Это нормально. Мама поддержала её, продолжая гладить дочь по волосам, целовать в висок и шептать: «Всё хорошо». Ей нужно было, чтобы ребёнок чувствовал её рядом. Чтобы знал, что он не один. Постепенно рыдания стали реже. Дыхание выровнялось. Девочка перестала сжимать платье в кулаках и немного расслабилась, уткнувшись лицом в мамину шею. — Я испугалась, — прошептала она сквозь слёзы. — Ты стала совсем другой. Мамая крепче прижала её к себе. — Я твоя мама, — ответила она. — И всегда ей буду. Обещаю. И тогда Наташа добавила: — А ты всё такая же. Маленькая, красивая, любимая. И тебе не нужно быть кем-то другим. Только собой. Между ними повисло молчание — уже не напряжённое, а спокойное. Тёплое. Казалось, комната, в которой ещё недавно пахло химией и страхом, теперь наполнилась чем-то другим — чем-то живым, человечным, родным. - Знаете, - вдруг сказала Наташа, оглядев всех троих, — давайте отпразднуем эти перемены. Не обязательно шумно, не обязательно торжественно. Просто выпьем чаю, съедим что-нибудь сладкое. Чтобы день закончился не на этой ноте, а на чём-то приятном. Мама сначала удивилась, а потом кивнула. Девочка тоже молча согласилась — просто придвинулась ближе к маме и взяла её за руку. Так, втроём, они вышли из комнаты для обесцвечивания — уже не напряжённой походкой, а легко, почти как после хорошего дня, проведённого вместе. Чай оказался крепким, ароматным, с лёгкой терпкостью чёрного листа и тёплым оттенком мёда, который Наташа добавила из маленькой глиняной баночки. Они сидели за небольшим деревянным столиком, свет был приглушён, окно чуть приоткрыто, чтобы выветрился запах химии, а вместо него в комнату проникла свежесть весеннего вечера. Разговор шёл неспешный: о школе, о любимых книгах девочки, о том, как Наташа начала работать. Мама с приятельницей смеялись, болтали, пытались вовлечь ребёнка в разговор, но она оставалась в стороне, словно не могла по-настоящему проникнуться атмосферой этого вечера. Девочка сидела на диване в своём обычном платье — простом, сером, совсем не похожем на ту красоту, которая окружала маму и Наташу. Она смотрела в окно, потом в зеркало, где отражалась вся эта новая, почти сказочная реальность. Мама заметила это первой. Сначала она просто наблюдала за дочерью — за тем, как та ссутулилась, как старательно избегала смотреть на неё, словно всё ещё не могла привыкнуть к новому образу матери. Потом она переглянулась с Наташей, и та почти незаметно кивнула — словно поняла, что пора что-то менять. — У нас для тебя кое-что есть, — неожиданно сказала Наталья, вставая с места. Её голос был мягким, но в нём слышалась уверенность, почти приказ. — Ты же знаешь, сегодня и твой праздник. Ты единственная черноволосая среди блондинок. Это значит, что ты особенная. И ты должна быть красивой. Как настоящая невеста. - Подойди, - тихо позвала Наталья, протягивая руку. - Посмотри внимательно. Ты ведь любишь красивое? Девочка не сдвинулась с места. Но, Наталья, не дожидаясь ответа, повернулась к шкафу и достала ещё одно платье - белое, очень похожее по фасону на мамино свадебное платье. - Вот, - сказала она, улыбаясь уголками губ. - Это тоже для тебя. Вы ведь должны быть с мамой одинаковыми, правда? Сегодня ваш день. Девочка не поверила своим глазам. Она подумала, не сон ли это, ее голос пропал. Наталья подошла ближе, взяла её за руку - крепко и уверенно. - Ты будешь красавицей, - продолжала она, помогая девочке раздеться. - Будешь маленькой невестой. Как тебе такое имя? Невесточка. Она опустилась на колени около девочки, одной рукой придерживая платье на груди Алисы, а другой протягивая шнурок через прорези на талии. Материя с трудом стягивалась, образуя плотный поясок. Когда Наталья надевала платье Алисе, ей пришлось немного повозиться. Корсет оказался крепким и требовал внимания и аккуратности. Но, девочка не чувствовала раздражения или неудобства — наоборот, каждая секунда этого процесса доставляла ей удовольствие. Словно ритуал, словно превращение. Она расправляла складки, глубоко дышала, стараясь вместить в себя весь бурлящий внутри восторг. Алиса подошла ближе к зеркалу и осторожно коснулась своего отражения, чтобы убедиться, что это действительно она. И улыбнулась. Широко, счастливо, без страха. В этот момент она была не просто ребёнком. Она была принцессой. Или невестой. Или просто собой — но в платье, которое открывало в ней что-то новое. Девочка стояла перед зеркалом, не в силах отвести взгляд. Платье Наташи — настоящее, как из сказки, — облегало её хрупкие плечи и талию, словно было сшито специально для неё. Без рукавов, на плотном корсете, расшитое мелким жемчугом и серебряными нитями, оно переливалось даже в тусклом свете комнаты. При каждом шаге юбка — широкий белоснежный цветок из множества слоёв фатина и шёлка — слегка колыхалась. А в зеркале рядом с ней стояла мама — такая же белоснежная, такая же праздничная. Они были похожи как две капли воды, только цвет волос делал их непохожими. Одна — светлая, другая — тёмная. Но, вместе они были идеальными. — Ну что, принцесса? — спросила Лена, улыбаясь уголками губ. — Теперь ты тоже часть этого праздника. Девочка кивнула, её глаза заблестели. Она чувствовала себя по-настоящему красивой. По-настоящему нужной. По-настоящему своей. Потом Наташа предложила сделать причёску — что-нибудь вечернее, торжественное, чтобы подчеркнуть образ. Мама осторожно положила руку ей на плечо: — Попробуй, ладно? Она очень хорошо это делает. Алиса сразу согласилась и, сидя перед зеркалом, увидела, что мама наблюдает за ними с довольной улыбкой. Они снова стали частью чего-то большего — праздника, момента, чего-то большего, чем просто день. Наташа осторожно провела расчёской по густым волосам девочки. Та сидела на стуле, чуть вытянув шею, чтобы видеть себя в зеркале, — её глаза горели нетерпением и любопытством. В комнате пахло лаком для волос и чем-то сладковато-травянистым, словно смешались ароматы летнего сада и старых книг. — Сейчас будет не просто хвостик, — улыбнулась женщина, беря в руки мягкую щётку. — Сегодня ты настоящая леди. И причёска будет как у взрослых. Девочка затаила дыхание. Она даже не шевелилась, чувствуя, как тёплые пальцы Натальи аккуратно собирают пряди, закручивают их и закрепляют невидимыми. В ход пошли тонкие шпильки с маленькими жемчужинами на концах — те самые, что хранились в чёрной бархатной коробочке на комоде. Алиса смотрела в зеркало и следила за каждым движением женщины, которая ещё двадцать минут назад казалась ей злой ведьмой. Теперь же её пальцы двигались бережно, почти по-матерински. Медленно, словно создавая миниатюрный шедевр, Наталья собрала верхнюю часть волос, оставив нижние локоны свободно ниспадать на плечи. Затем она добавила несколько завитков у лица — совсем чуть-чуть, чтобы смягчить образ. Каждое движение было точным, уверенным, но при этом наполненным особой заботой. Когда всё было готово, она сделала шаг назад и положила руки на плечи девочки. — Ну, что скажешь? Та не могла отвести взгляд от своего отражения. В зеркале она видела себя — немного другую, более торжественную, почти как принцесса из сказки или героиня фильма, который показывают в конце вечера. На голове — искусно уложенная причёска, блестящие пряди, мягкий свет, играющий на свету. — Я... я так красиво выгляжу, — прошептала она, не веря своим глазам. Наталья улыбнулась, поправила непослушную прядь и кивнула: — Конечно, красавица. Ведь сегодня особенный день. Мама стояла рядом, чуть наклонившись к ребёнку, одной рукой обнимая ее за плечи, а другой поглаживая по волосам. Её голос звучал мягко, почти как колыбельная: — Теперь ты единственная черноволосая среди всех блондинок, — говорила она, как будто это было что-то важное, что стоило запомнить. — Это делает тебя особенной. — И знаешь что? — продолжила Наталья, слегка улыбнувшись. — Теперь ты можешь приходить сюда в салон. Когда захочешь. Мы будем наводить тебе красоту. Постепенно. Без спешки. Как настоящей маленькой леди. Она замолчала, поцеловала девочку в лоб и добавила: — Теперь это и твой дом. Место, где ты становишься красивой. Где тебя ждут. Только не забывай — будь хорошей. Спокойной, без истерик и драк. И тогда здесь всегда будет тепло и уютно. Наталья рассмеялась — звонко, почти восторженно - и предложила продолжить вечер. Не идти домой, не ложиться спать, а отпраздновать по-настоящему. - Мы три ведьмы этой ночи, - сказала она, оглядывая их всех троих. - Три женщины, три поколения. И сегодня мы будем королевами. Они вернулись за стол, но теперь всё было по-другому. Девочка сидела не на краешке дивана, а удобно устроилась, поджав ноги, и платье расстилалось вокруг неё пушистым белым облаком. Её лицо светилось, глаза блестели. Она чувствовала себя совсем по-другому: красивой, нужной, частью чего-то особенного. Наталья решила немного изменить состав праздничного стола: поставила высокий стакан с лимонадом, добавила фруктов и сладких пирожных. Зажгла свечи, с легким приятным ароматом. Свет их пламени отражался в зеркале, в окнах, в глазах. Три женщины, три поколения, три истории — собрались за одним столом, за которым не было прошлого, только настоящее и тепло, исходящее от трёх сердец. Из старого магнитофона снова зазвучала музыка — тихая, немного потрескивающая, но мелодичная. Мама вскочила первой и закружилась по комнате в своём свадебном платье, словно не зная усталости. Девочка не смогла сдержать смех — это выглядело завораживающе. Через секунду она тоже побежала следом, подхватывая юбку, чтобы не запутаться, и смеясь так, как давно не смеялась. Наташа наблюдала за ними, улыбаясь уголками губ. Затем она присоединилась к ним — сначала просто хлопала в такт, потом начала пританцовывать, и вот уже все трое кружились по комнате, как три девушки на какой-то странной, но очень весёлой вечеринке. Они играли в игры, рассказывали истории, кто-то начал сочинять песню про «трёх ведьм ночи», и, хотя слова были не сильно складными, все смеялись до слёз. Наташа достала старые маски для лица и в шутку надела одну из них на девочку, сказав, что теперь это «маска красоты». Та не сопротивлялась — только смеялась, кружась перед зеркалом, в отражении которого мелькали три фигуры, сливающиеся в один бесконечный праздник. Когда за окном начало светать, они наконец рухнули на диван — уставшие, растрёпанные, счастливые. Лена обняла дочь и поцеловала в макушку. Наташа сидела рядом, потягивала чай и улыбалась в чашку. Алиса зевнула, прижалась к маме и прошептала: — Это был самый лучший день. Мать поцеловала её ещё раз и ответила: — И не последний. А Наташа, глядя на них, тихо добавила: — Сегодня мы стали одной семьёй. Только немного необычной. Лена поблагодарила Наталью, помогла дочке снять свадебное платье и переодеться, девочка кивнула ей устало головой и вместе с мамой они отправились домой. И вот они пошли — рука об руку, шаг в шаг — по улицам, где пахло утром и цветущими деревьями. Дом встретил их привычной тишиной, словно говоря: «Вы прошли через странное, пережили тревогу — но вернулись друг к другу». Перед сном дочка спросила: — Можно я с тобой, светленькая, лягу? Мама улыбнулась: — Конечно, забирайся. Дочка прижалась мягкой щекой к маминому лицу, зарылась в длинные светлые волосы, которые раньше были чёрными и уснула, слушая ровное дыхание любимой мамочки. Так они проспали до вечера. Глава 2. Первый обряд На следующий день мама, как обычно, отправилась в магазин. Утро выдалось пасмурным, с лёгким ветерком, от которого по коже пробегала дрожь. Она шла не спеша. Магазин был, как всегда шумным. Лена двигалась медленно, заглядывая на полки, покупая продукты. Но, ей не давали покоя чужие взгляды. Иногда они были просто любопытными, но чаще — осуждающими. Она услышала их ещё до того, как увидела знакомое лицо. Слова долетели из соседнего отдела, где две женщины, прижавшись к прилавку, что-то обсуждали полушёпотом. Но, для мамы эти слова прозвучали так, как будто их кричали во весь голос: — Ага, вот она идёт. Та самая, у которой дочка чуть не погибла, пока мамочка в общаге с подружкой белилась. Мама повернула домой. Она шла домой медленно, будто нехотя. В голове стучали чужие слова — резкие, жестокие, но от этого не менее правдивые: «А вдруг с девочкой бы что-то случилось? Допустим, упала бы она в канаву или в лес убежала по глупости...». Канава была не просто глубокой — она всегда наполнена водой, мутной, застоявшейся, с непонятным оттенком и странными бликами на поверхности. Это было самое страшное — не просто упасть. А провалиться в эту воду, где дно скрыто под слоем тины, где ничего не видно, а каждый шаг может стать последним. Если бы малышка оступилась, если бы поскользнулась на краю, то, возможно, никто бы даже не заметил. Вода не прозрачная, не чистая — сплошная масса из ила, листьев, грязи. Она поглотила бы всё: и ребенка, и его крик. И даже если бы кто-то услышал — вряд ли бы успели вовремя. Именно поэтому слова соседей звучали так жестоко, но по-настоящему страшно: «А вдруг бы она упала в канаву?». Потому что та не отдаёт то, что заберёт. Окружающие женщины, говорили маме: — Никто не заставлял тебя перекрашиваться в блондинку. У каждого своя жизнь и своя голова на плечах. Эти слова витали в воздухе, будто напоминание: выбор — всегда твой, даже когда мир вокруг шепчет обратное. Она прижала ладони к лицу, пытаясь остановить внезапную дрожь. Слова не давали ей покоя, как иголки, впивающиеся в кожу. Да, она ушла. Ушла ночью, оставила ребёнка одного. Пусть и ненадолго. И под защиту крыши старого дома. Но, всё равно — это был её выбор. Её безрассудство. А если бы действительно случилось что-то страшное? Сердце сжалось болью. Лена остановилась у самого края оврага — того самого, где когда-то они с дочкой в том году собирали землянику. Тогда было тепло, солнце, смех. А сейчас — мокрая земля, холодный ветер и голос совести, который больше не хотел молчать. Она опустилась на колени. Затем просто села прямо на траву, мокрую и скользкую от вечерней росы. Слёзы потекли сами собой — горячие, тяжёлые. Она смотрела вниз, в глубину оврага, будто там, в темноте, могло быть спрятано ответ: неужели я плохая мать? В голове снова промелькнул голос женщины из очереди, знакомой по двору, даже соседки, возможно: — Ваш праздник трёх ведьм и новая дружба — лишь случайное стечение обстоятельств. А если бы с ребенком что-то случилось, то это свадебное платье, обесцвечивающая пудра и Наталья тебе бы только в суде пригодились. Женщина закрыла глаза. Перед внутренним взором мелькнули образы: девочка, бегущая за бабочкой, малышка, которая верит, что мама — самая красивая на свете. И вот теперь — другая девочка, может быть, уже замёрзшая, напуганная, одинокая… или хуже. — Прости… — прошептала она в пустоту. — Прости меня, родная… Слёзы катились по щекам, а в груди росла тяжесть, какой-то невидимый камень, который невозможно было проглотить. И впервые за много лет она не чувствовала уверенности. Не знала, правильно ли выбрала дорогу. Только одно было ясно — она больше так не сделает. Ни ради праздника. Ни ради воспоминаний. Ни ради себя. Потому что есть только одно, что дороже всего — дыхание любимого человека рядом. Время у оврага в своих мыслях пролетело незаметно. Мама вернулась домой после обеда. Войдя в комнату, она просила у дочки прощения. Не громко, в полумраке комнаты, когда за окном уже не было слышно ни шума деревьев, ни голосов соседей. Она крепко обнимала её, прижимала к себе так, словно хотела вернуть всё потерянное время. Каждый вздох девочки был для неё утешением. Каждое движение — напоминанием: она рядом. Жива. Цела. И в темноте, пока дом спал, мама думала: «Нужно было пойти с ней. Нужно было не оставлять её одну». Она вспоминала, как сама ушла тогда, не подумав о том, как это может отразиться на ребёнке. Как можно было просто взять её с собой. Показать всё, что происходит, объяснить, почему нельзя трогать химикаты без присмотра. Вместо этого она выбрала другой путь — путь испытаний. И чуть не лишилась покоя. «Я не должна была лишать её тепла и покоя ради своего эксперимента. Нужно было сразу вместе с Наташей сказать: если будешь мешать — мы и тебя осветлим, краски много, а тебе же этого не хочется», — думала она, гладя дочку по чёрным волосам. Но, Алиса, словно почувствовав эти мысли, обняла маму в ответ и прошептала: — Ты всё сделала правильно. Ты — волшебница. Чародейка. Я горжусь тобой. Лена затаила дыхание. Впервые за долгое время она услышала не упрёк, а понимание. И в этом понимании — прощение. Тихое, настоящее. От самого близкого человека. Прошло два месяца. Время, как обычно, не останавливалось ни на мгновение — оно шло своим чередом, захватывая с собой старые образы и меняя их на новые. За эти месяцы многое изменилось в жизни жительниц поселка, где когда-то царила мода на блонд. То, что раньше казалось таким важным — быть светлой, как Наталья, как мама, как невеста из зеркального отражения, — теперь уступило место чему-то более свободному, дерзкому и неожиданному. Сначала одна из подруг решилась на перемену. Ещё вчера она носила волосы цвета выгоревшей травы, но сегодня её локоны стали тёмными, почти кофейными. Шатенка. Цвет, словно согретый солнцем сквозь осеннее небо. Она долго смотрела на себя в зеркало после процедуры, будто узнавая новую версию себя. И ей понравилось. Вскоре вторая, которая всегда была самой решительной, перекрасилась в каштановый. Густой, глубокий, насыщенный цвет — как тень старого дерева в конце дня. Он придал её лицу загадочности, добавил строгости и какой-то внутренней силы. С каждым днём она чувствовала себя увереннее, будто этот цвет был ближе к её истинной сути. А третья — та, что больше всех любила экспериментировать, — выбрала красный. Яркий, пылающий, как закат над водой. Этот цвет был не просто изменением — это было провозглашение свободы. Краснота требует смелости, ведь она не прячется, а бросается в глаза. Каждый шаг такой женщины теперь привлекал внимание, вызывал восхищение или удивление, но никогда — равнодушие. Мир волос стал для них настоящей лабораторией: они пробовали, ошибались, снова пробовали, радовались успехам и даже иногда смеялись над своими неудачами. Каждый новый цвет становился событием и поводом для сплетен. Каждое окрашивание — историей. Каждый оттенок — этапом в поиске чего-то большего, чем просто красота. Это были метаморфозы души, попытки понять, кто они есть, и кто они хотят быть. Блондинки, которые ещё недавно казались символом идеала, исчезали один за другим, словно летний день, который уходит в прошлое, чтобы уступить место осени. Им на смену приходили новые, более насыщенные, эмоциональные тона. Не просто цвет волос — цвет характера. Они поняли: волосы — это не судьба. Это лишь временная рамка, которую можно менять так часто, как того требует сердце. И каждый раз, глядя на своё отражение, они задавали себе вопрос: — А кто я сегодня? И находили ответ, стоя перед зеркалом, с кистью в руках и коробочкой краски для волос в другой. Алиса сидела перед зеркалом, перебирая локоны. — Я хочу стать рыжей, в нашем поселке никого с таким цветом волос нет, — сказала она, не оборачиваясь. Мама, услышав это, немного помолчала. Потом кивнула: — Хорошо, волосы не зубы, отрастут если не понравится. Только учти -это возможно только через обесцвечивание. Как у меня. Но, без блондирования, просто вытравливание чёрного. Рыжий — только через несколько дней. — Я готова, — твёрдо ответила девочка. — Тогда запомни главное: корни нельзя трогать в твои 6 лет. Волосы не готовы к таким агрессивным процедурам. В твоем возрасте только с отступом. Иначе сожжёшь луковицы волос и кожу, вдобавок еще и в больницу попадешь. Девочка кивнула. Внутри неё уже начинал зарождаться план. Обряд. Мама с Алисой пришли на консультацию к Наталье с вопросом, который нужно было решить правильно. — Я хочу стать рыженькой, но, чтобы всё было как у мамы. С платьем… с ритуалом. Только осветляться боюсь. Запах при осветлении резкий, с тяжёлыми воспоминаниями, задохнуться или заплакать боюсь. Наталья улыбнулась, обняла девочку и вдруг спросила: — Ты же сама таких делов творила с куда более опасными веществами! С карбидом, хлоркой, пестицидами. Помнишь, как пахло в ванной у нас и в соседней общаге, когда ты смешивала всё это? Люди говорили, что они чувствуют это на лестничной клетке через двери. Цветы около подъездов завяли. На том месте теперь ничего не растёт. Думаешь, я не в курсе про твои опыты с карбидом в туалете? Про хлорку, карбофос и селитру, поджоги баночек? Мир тесен, деточка. Но, он ещё и велик. Только знай, кто-нибудь из жильцов однажды серьёзно отравится. Это опасно. Ну, что, оставляем мальчишеские глупости в прошлом и становимся девочкой? Малышка побледнела. Наталья же добавила: — Так что, если решилась — делай всё правильно. Без самодеятельности. Алиса кивнула, что означало безоговорочное согласие. Мама переглянулась с Натальей. — Рыжий — это красиво, — начала Наталья мягко. — Но, ты должна понять одну важную вещь. Твой цвет волос — чёрный. И рыжим его просто так не покрасишь. Это не палитра, где можно поверх одного цвета нанести другой. Это химия, процесс и переход. Девочка нахмурилась. — То есть как? Просто покрасить не получится? Наталья покачала головой: — Не получится. Понимаешь, если мы просто нанесём рыжую краску на чёрные волосы, то получишь что-то между серым и медным. Может быть даже зеленоватый оттенок, если повезёт меньше. Потому что рыжина не закрашивает чёрный, она взаимодействует только с осветлённой основой. Мама взяла со стола старую фотографию — ту, где она была до обесцвечивания. Чёрные, почти вороновые волосы, плотный вырез платья, строгий взгляд. — Смотри, — сказала она, указывая на снимок. — Я тоже хотела изменить цвет. Хотела блонд. Думала, что всё можно сделать быстро. Но, просто краска не работает так. Особенно на очень тёмных волосах. Пришлось начинать с обесцвечивания. Мама положила руку на плечо дочери: — И учти, что полностью обесцвечивать от корней нельзя, в твоем возрасте все еще очень нежное и не до конца сформированное. Нужен отступ. Иначе кожа головы сгорит и будет больно. А ещё — волосы станут слабыми, если делать всё сразу и без контроля. Девочка слушала внимательно, не пропуская ни слова. Чтобы подготовиться к обряду, потребовалось не просто время — целое внутреннее путешествие. Мама понимала - это не просто покраска волос или смена образа. Это был переход. И она хотела, чтобы дочка прошла его осознанно, честно и со смыслом. Поэтому она начала писать. Не просто заметки на полях или мысли в блокноте — настоящий ритуальный текст. Она взяла листы бумаги, стопку чистых страниц и старую тетрадь, в которую много лет назад записывала свои первые размышления о себе, о женственности, о том, как выглядит сила внутри женщины. Но, теперь ей понадобилась копировальная бумага — та самая, что передаёт каждое слово сквозь слои, делая несколько копий за один раз. Первый экземпляр предназначался ей самой — как воспоминание, как дневник, который можно будет хранить вечно. Второй экземпляр — для дочки. Мама знала, что девочка ещё молода, что у неё всё впереди, и что она может потерять листы, намочить их, случайно порвать или забыть где-нибудь. Но, именно поэтому она написала их так подробно — чтобы дочь могла вернуться к ним, даже если в первый раз не прочитает внимательно. Потому что ребёнок есть ребёнок — любознателен, но не всегда аккуратен. Третий экземпляр — для Натальи. Ведь именно она была проводником между поколениями, между матерью и дочерью. Наталья должна была видеть, что чувствовала мама, как проходила через этот процесс, какие мысли посещали её, какие слова помогли выдержать жжение кожи головы и запах химии. Эти записи стали руководством для Натальи — чтобы она знала, как поддержать девочку, когда та начнёт бояться, как помочь ей услышать себя, когда внутри станет слишком много сомнений. Три экземпляра — символ трёх этапов: прошлое, настоящее и будущее. Она сидела за столом, под тусклым светом ночника и писала. Вспоминала обо всём — о страхе, который возник ещё до первого нанесения осветлителя. О волнении, когда она впервые надела свадебное платье, которое теперь казалось слишком большим для её прежней жизни. О странных ощущениях, которые появились, когда химия коснулась кожи, запах, от которого закладывало нос, но который почему-то вызывал у неё экстаз. О том, как зудело в кончиках пальцев, будто они ждали чего-то важного. О первых каплях пота на лбу, о дрожании голоса, когда она смотрелась в зеркало и не узнавала себя. О чувстве, похожем на рождение. Каждый шаг, каждая эмоция, каждый внутренний вопрос — всё было записано. Она описывала: как готовить помещение, что говорить себе перед началом, как выбрать одежду, которая будет символом перехода, что произносить, пока смесь ложится на кожу, как дышать, чтобы не бояться, какие слова шептать, глядя на своё отражение после смывания состава. Эти записи стали основой нового ритуала — для Алисы. Мама не хотела просто повторять то, что сделала сама. Нет. Она хотела создать нечто более осмысленное, более личное. То, что поможет девочке не только изменить цвет волос, но и пройти через свой собственный обряд, который запомнится на всю жизнь. Ритуал начинался с маминой спальни. К этому времени мама купила для дочери свадебное платье не новое, а с объявления — бэушное, как говорят. Но, оно было в почти идеальном состоянии, чуть меньшего размера, но такое же величественное: с подъюбником, перчатками, длинным шлейфом. Когда дочка выучила всё — каждую запись, каждый шаг, каждое ощущение, которое пережила мама во время своего первого обесцвечивания, она почувствовала, что готова. Она не просто знала технологию процесса, не просто запомнила последовательность действий. Нет. Она впитала ритуал, как наследие, как переход от одной жизни к другой. Она прочувствовала, как внутри мамы билось сердце перед первым нанесением осветлителя, как дрожали пальцы, когда она завязывала корсет свадебного платья, как в груди поднималась радость и страх одновременно. Алиса училась не только словам, но и молчанию между ними. Она училась как вести себя в этот момент: не суетиться, не дергаться, не бояться запаха химии, не пугаться жжения на коже. Училась смотреть в зеркало спокойно, не отводить взгляда, даже если образ начнёт меняться быстрее, чем она ожидала. Училась не прятаться от себя, а стоять прямо, как женщина. Мама писала в своих заметках: "Не борись с процессом. Пусть он тебя захватит. Дыши глубже. Не сопротивляйся. Почувствуй, как тело просыпается вместе с волосами. Это не боль — это пробуждение. И пусть ты ещё не понимаешь всего, что происходит — доверься себе. Ты уже не та, что была вчера." Эти строки девочка перечитывала снова и снова, пока не начала чувствовать их — буквально. Она ловила себя на мысли, что ждёт этого момента с нетерпением, будто её тело и душа уже знали, что должно произойти. И вот, когда все подготовки были завершены, когда новое свадебное платье аккуратно висело на спинке стула, а Наталья проверила запасы осветляющей смеси, они договорились на час ночи. Точное время было выбрано не случайно. Ночь — время перемен. В час, когда мир замирает между днями, когда границы реального и мистического становятся особенно тонкими. Это был не просто эксперимент с волосами. Это был обряд. И проходить он должен был именно тогда, когда обыденность уснула, а магия проснулась. И вот настала ночь, в которую всё должно измениться. Тишина опустилась на улицы, будто город затаил дыхание, ожидая чего-то важного. Воздух был прохладным, напоённым запахом далёкого дождя и листьев. В небе, словно в знак чего-то большего, светила одна-единственная звезда, яркая и одинокая. Алиса стояла перед зеркалом и её сердце билось быстрее обычного. На кровати, аккуратно разложенное, лежало свадебное платье — белоснежное, с пышным подъюбником, с узким корсетом и длинными кружевными перчатками. Это было не просто платье. Это был обрядовый наряд, символ перехода, как у мамы, как у Натальи. Только теперь — её обряд. Она не могла сдержать улыбку. Каждое движение казалось торжественным. Она осторожно надела платье, ощущая, как холодная ткань касается кожи, как лёгкий шёлк скользит по рукам, как юбка распускается вокруг, будто цветок, раскрывающийся под лунным светом. Мама подошла сзади, взяла в руки шнуровку и начала аккуратно затягивать корсет. Каждый стежок, каждое движение пальцев было пронизано смыслом. Мама знала, что это последний раз, когда её дочка — такая, какой была раньше. После этой ночи всё изменится. — Дыши глубже, — шепнула она, чувствуя, как девочка затаила дыхание. Платье село идеально, несмотря на шестилетний возраст малышки. Корсет плотно облегал талию, юбка мягко шуршала при каждом шаге. В зеркале отражалась брюнетка. Последняя брюнетка. Девочка смотрела на себя, впитывая образ. Чёрные волосы, густые и блестящие, лежали на плечах, будто прощаясь. Она знала — завтра они будут другими. Когда всё было готово, они с мамой медленно вышли из дома. Мама отвела Алису к Наталье и вернулась домой. Общежитие встретило девочку тишиной, нарушаемой лишь едва слышным шуршанием ветра за окном. Воздух внутри был плотным, пропитанным странным ароматом — смесью химии и чего-то ещё. Чего-то, что не поддаётся описанию. Это был запах ожидания. Что-то важное должно было случиться в эту ночь. Комната для покраски была готова. Наталья приготовила всё заранее. На столе аккуратными рядами стояли банки с осветляющей пудрой, ёмкости, кисти, резиновые перчатки, полотенца. Всё выглядело как инструменты художника, только вместо красок — химия, а вместо холста — её волосы Алисы. Девочка остановилась на пороге. Наталья молча улыбнулась и жестом пригласила девочку войти. А на кухне, совсем рядом, но будто в другом мире, уже был накрыт стол. Он был украшен с неожиданной роскошью: белая скатерть, посуда с тонкими узорами, свечи в прозрачных подсвечниках, фрукты, торт, чай в старинном заварном чайнике. Воздух был наполнен ароматом мяты и лимона — свежий, бодрящий, почти праздничный. Над столом висели воздушные шары. Не обычные, детские, а большие, матовые, тёмно-серебристые и белые, с лёгким перламутровым блеском. Они не просто висели — они сияли, отражая свет лампочек, будто ждали, когда начнётся настоящее чудо. Шары были привязаны к стульям, к ручке холодильника, к полке с кружками. Их было много — как будто кто-то специально собрал целое небо, чтобы подарить его девочке в этот вечер. Алиса и Наталья обменялись взглядами, поняв друг друга без слов. Они знали: сегодня не просто очередной вечер. Сегодня девочка сделает свой первый шаг в новый мир. И они будут рядом — чтобы провести её через него правильно. В час ночи, когда стрелки часов сошлись, как условленные, Наталья тихо сказала: — Пора. Она пододвинула диван к зеркалу, заменив им кресло. Девочка опустилась на него осторожно, но уверенно. Свадебное платье мягко распустилось вокруг, будто она действительно находилась в центре какого-то важного события. Белоснежные складки юбки отражались в зеркале, контрастируя с её чёрными, ещё не тронутыми химией волосами. Она смотрела на себя не как на ребёнка, а как на ту, кто стоит на пороге чего-то большего. И в её глазах не было страха. Только ожидание. Наталья разделила волосы девочки на тонкие пряди, аккуратно перебирая их пальцами, как будто перелистывая страницы книги, которую нельзя читать вслух. Затем она взяла в руки мисочку и добавила в неё обесцвечивающий состав. Смесь зашипела, едва коснувшись воздуха, выпуская тонкую струйку пара и резкий запах, который сразу же наполнил комнату. Запах был пронзающим, будто воздух в комнате насытился чем-то плотным и почти осязаемым. Он ударил в нос сразу же, как только девочка вошла в помещение — резкий аммиачный шлейф, смешанный с металлической горечью и едва уловимой сладковатостью, от которой щекотало в горле. Этот запах был в разы сильнее, чем при осветлении мамы. - Что, запах не нравится? Когда ты проводила свои опыты с хлором, запах был еще хуже, - рассмеялась Наталья. Во время окрашивания они говорили обо всём. Каждое слово женщины звучало мягко, но уверенно. Она не училась этому. Это пришло само собой, вместе с опытом жизни, потерями, ошибками и победами. Она передавала не просто советы, а ощущение того, как быть женщиной — даже тогда, когда ты ещё только начинаешь понимать, что это значит. Сама Наталья была одета в вечернее платье в пол — серо-голубое, почти дымчатое, с переливающимися вуалями, будто сотканными из тумана. Цвет идеально сочетался с обесцвечивающей пудрой, которую она сейчас наносила. Платье не было случайным выбором. Оно символизировало переход. Как будто она тоже проходила через этот обряд — не ради цвета волос, а ради передачи знаний, силы, женской памяти. Её руки двигались уверенно, но бережно, будто каждое движение было частью ритуала. Время от времени она останавливалась, чтобы сделать паузу, глядя на девочку в зеркало. После того как последняя прядь была покрыта осветляющей смесью, Наталья аккуратно надела на голову девочки плотный полиэтиленовый пакет. Он шуршал при каждом движении и плотно облегал голову, создавая эффект мини-сауны для волос. Внутри сразу стало тепло. Тепло медленно переросло приятное покалывание. Девочка не поморщилась. Она вздохнула. Глубоко. Словно впервые по-настоящему ощутила себя живой. Под пакетом волосы начали «запекаться» — так говорила мама, и теперь девочка понимала, что это значит. Смесь начала работать: химия проникала в каждый стержень волоса, разрушая пигмент, выжигая чёрный цвет. Малышка не чувствовала дискомфорта. Ей нравилось это ощущение — как будто она действительно проходила через огонь, через испытание, которое меняло её изнутри. Она знала, что сейчас сгорает не только чёрный цвет. Горело многое другое — то, что больше не нужно. То, что связывало её с прошлым. Наталья аккуратно опустила кисть в мисочку с обесцвечивающей смесью. Паста была густой, почти белоснежной, с лёгким сероватым оттенком. Она шипела, пузырилась, будто жила своей собственной жизнью. — Сейчас я нанесу немного на кожу, — тихо сказала Наталья, чтобы не нарушать атмосферу. — Ты помнишь, как мама делала это в прошлый раз? Девочка кивнула. Да, она помнила. Мама рассказывала об этом много раз. Как запах щекотал ноздри. Как кожа начинала покалывать. Как в какой-то момент казалось, что ты становишься частью чего-то большего. И теперь вот она сама стояла на пороге этого же чувства. Наталья начала осторожно наносить состав на кожу шеи. Кисть скользнула по тонкой линии между ухом и ключицей, оставляя за собой бело-голубую полосу. Девочка вздрогнула — не от боли, а от неожиданности. Холодок смеси быстро сменился теплом, которое начало медленно распространяться по всему телу. Затем Наталья провела кистью по плечам. Легкие движения, почти прикосновения, будто рисовала невидимые символы. Смесь легла тонкой полосой чуть выше груди — там, где кожа особенно тонкая, и каждое ощущение становится особенно острым. Девочка закрыла глаза. Покалывание началось сразу. Сначала оно было едва заметным — как будто кто-то осторожно касался кожи кончиками иголочек. Но, затем ощущение усилилось. Оно стало глубже, интенсивнее. Каждая точка, которой касалась смесь, будто становилась центром энергии. По рукам побежали мурашки, от шеи к затылку потекло тепло, и в какой-то момент она поняла: это не просто химическая реакция. Это внутренний импульс, сигнал тела о том, что произошло нечто важное. Она не могла объяснить это словами, но она начала испытывать эйфорию. Эйфорию изменения, осознания того, что ты уже не такая, как была. Наталья продолжала работать. Её руки двигались уверенно, без пауз. Она знала, что делает. Знала, что происходит внутри девочки. И потому не говорила ничего лишнего. Просто водила кистью, создавая на коже узор из белых полосок, которые начали менять не только внешность, но и состояние. В комнате стоял густой, почти плотный запах. Он не просто висел в воздухе — он проникал во всё. В кожу, в волосы, в мысли. Это был аромат химии: резкий, острый, с лёгкой отдачей аммиака и чего-то ещё, что невозможно было назвать словами. Наталья машинально потянулась к окну — хотелось немного свежести, чтобы разбавить этот плотный, почти магический запах. Но, Алиса, сидящая на диване, будто угадала её намерение. — Не открывай, — попросила она тихо, но уверенно. — Если тебе не очень тяжело… я хочу дышать этим. Только этим. Наталья замерла. Посмотрела на девочку через отражение в зеркале. Та сидела совершенно спокойно, с закрытыми глазами, глубоко вдыхая. Щёки её раскраснелись, дыхание стало чуть чаще, будто она находилась в состоянии духовного возбуждения. Она действительно наслаждалась запахом. Наталья аккуратно убрала кисть и банки с составом со стола, протёрла руки полотенцем и обернулась к девочке с лёгкой улыбкой: — А теперь немного передохнём. Силы соберём. Наталья подошла к двери, открыла её и жестом пригласила Алису последовать за собой. Малышка осторожно встала и пошла за Натальей в соседнюю комнату — ту самую, где их уже ждал накрытый стол. Он был украшен просто, но с особым вниманием к деталям. На белоснежной скатерти стояли фарфоровые чашки, блюдце с кусочками шоколадного торта, с лёгкой посыпкой и кремовой начинкой, блюдо с фруктами, аккуратно нарезанными дольками. Над всем этим парили три свечи в хрустальных подсвечниках. Они горели спокойным, чуть мерцающим светом, будто сами знали, что происходит в эту ночь. За окном медленно двигалась ночь, а здесь, в этой комнате, царило тепло и спокойствие. Свечи потрескивали, время казалось замедленным, почти остановившимся. — Расскажи мне, — произнесла Наталья, делая глоток чая, — как ты видишь себя через год? Через пять лет? Алиса задумалась. Сначала хотела ответить легко, шутливо, но поняла — Наталья ждёт не просто слов, а правды. — Я хочу быть уверенной. Хочу знать, чего хочу. Хоть иногда ошибаться, но делать выбор сама. Не слушать всех подряд. И быть красивой не для кого-то, а для себя. Женщина кивнула. Её глаза блеснули. Она протянула Алисе кусочек торта на изящной тарелке. — Ешь. Силы нужны. Это не просто эксперимент с волосами. Это прохождение через свой образ. И он требует энергии. Алиса взяла вилку, съела первый кусочек. Сладость растеклась по языку. — А ты когда-нибудь жалела о чём-то? — спросила девочка, неожиданно решившись на вопрос. Наталья задумалась. Поставила чашку на стол, провела рукой по своим волосам, будто проверяя, всё ли на месте. — Конечно. Было. Но, знаешь, в моей жизни каждая ошибка стала частью меня. И я не отрицаю их. Я принимаю. Иногда именно то, что кажется неправильным, становится началом чего-то большего. Девочка слушала внимательно. Казалось, каждое слово Натальи записывается внутрь, как в память, которую нельзя стереть. — А как ты поняла, что ты настоящая женщина? — спросила она, чуть понизив голос. Наталья рассмеялась, но не громко, почти шёпотом. — Это не одно событие. Это состояние. Это когда ты перестаешь прятаться за чужими словами. Когда ты можешь сказать «нет», и тебе не страшно. Когда ты хочешь быть собой, и тебе нравится, кем ты становишься. Когда ты не просишь разрешения быть сильной. Вот и настал этот момент — пора было смывать всё. Девочка встала с дивана, осторожно придерживая пакет на голове, будто боялась, что он упадёт раньше времени. Наталья ждала у двери ванной комнаты, руки, сложенные перед собой, взгляд внимательный, почти торжественный. Она не спешила. Этот момент был важным. И она чувствовала это так же глубоко, как и девочка. — Пора, — тихо сказала она, улыбнувшись. — Ты готова? Девочка кивнула. Глаза горели. Не от страха. От предвкушения. Слова мамы снова промелькнули в мыслях: «Не бойся. Просто дыши. Это будет по-настоящему». Они вошли в ванную. Комната была освещена мягким желтоватым светом. Наталья аккуратно помогла Алисе наклонить голову над раковиной. Прохладная струя воды ударила по пакету. Пакет медленно сполз, обнажая волосы. Они были белыми. Белее, чем она могла представить. Наталья начала смывать состав, ладонями осторожно массируя кожу головы, удаляя остатки осветлителя, смешанные с водой в пенящуюся мутную жидкость, стекавшую в раковину. Покалывание не прекращалось. Оно усилилось. Оно было повсюду — на коже головы, на шее, на плечах, даже на руках, где Наталья наносила состав. Но теперь это не вызывало дискомфорта. Это стало ощущением действия, напоминанием: ты прошла через это. Наталья выключила воду, протёрла лицо девочки полотенцем, затем взяла большое махровое и обмотала голову, чтобы впитать лишнюю влагу. Под тканью волосы оставались скрытыми, но сама девочка уже знала: они изменились. Она чувствовала это по тому, как кожа стала более открытой, как воздух касался кожи головы по-другому — свободнее, будто кто-то снял с неё невидимую маску. — Пора сушить, — сказала Наталья, убирая мокрое полотенце и беря в руки фен. Алиса кивнула и села перед зеркалом. Фен заработал, выпуская тёплый поток воздуха. Сначала волосы были просто светлыми — почти серыми, с коричневатым оттенком. Похожими на белесую траву после зимы. Но, по мере высыхания цвет менялся, становясь более выраженным. — Почему у меня не такой цвет, как у мамы? — наконец спросила девочка, внимательно рассматривая своё отражение. Она помнила, как выглядела мама после своего обесцвечивания — её волосы были платиново-белыми, почти прозрачными. А у неё получилось совсем другое. Скорее, желто-бежевый, с лёгким намёком на золотистый. И это было странно. Но, не плохо. Просто… неожиданно. Наталья улыбнулась, продолжая водить феном по волосам. — Потому что ты хотела стать рыжей, — мягко ответила она. — А сейчас мы только лишь вытравили чёрный. Это первый шаг. Без него ты бы не стала рыжей. Ты просто ещё не до конца новая. Девочка задумалась. Она понимала, что ожидала увидеть сразу что-то яркое, красивое, завершённое. Но, процесс не был мгновенным. Он был постепенным. Как рождение. Как пробуждение. Как переход через границу, которую нельзя перепрыгнуть. Медленно, осторожно, но с внутренней уверенностью, Алиса встала. Белоснежное свадебное платье снова ожидаемо шуршало при каждом движении. Корсет плотно облегал талию, юбка распускалась вокруг, как цветок, который раскрылся после долгого зимнего сна. Ей нравилось, как она выглядела. Она сделала шаг назад, чтобы посмотреть на себя целиком. В зеркале отразилась девушка, которой ещё не было в её жизни. — Я горжусь собой, — прошептала мама, почти неслышно. Наталья улыбнулась. У неё в глазах проскользнуло что-то тёплое — не просто удовлетворение от работы, но и понимание того, что этот день для девочки будет значить многое. И вот они снова вошли в комнату с накрытым столом. Шары на стене мерцали в свете свечей. Попили еще раз чай с мёдом, покушали торт. — А теперь, — мягко произнесла Наталья, улыбаясь, — мы переходим к следующему этапу. Не химическому и ритуальному, а просто женскому. Девочка немного удивилась, но глаза её блестели от любопытства. — Какому? Женщина встала и подошла к шкафчику в углу комнаты. Открыла его, достала аккуратную коробку, поставила перед девочкой на стол. Внутри лежали разноцветные ленты, кусочки прозрачной плёнки, гофрированная бумага, маленькие бантики, золотые бирочки, клей, ножницы и несколько готовых подарочных упаковок, каждая из которых выглядела как произведение искусства. — Ты знаешь, как красиво упаковать подарок? — спросила Наталья, беря в руки длинную атласную ленту. Девочка покачала головой Наталья рассмеялась, но не насмешливо — скорее, с теплотой. — Подарок — он не только внутри важен. Он важен и внешне. Потому что первое, что видит человек — это упаковка. И если она красивая, душа получившего сразу начинает согреваться. Она положила перед девочкой аккуратный прямоугольный свёрток — обычную коробочку, которую предстояло украсить. — Сегодня ты научишься делать настоящий женский подарок. Девочка внимательно слушала. Наталья взяла в руки кусочек цветной плёнки, расправила его, будто бы рассматривая его на свет. — Первое, что нужно знать — это внимание к деталям. Подарок должен быть упакован так, чтобы его хотелось разворачивать. Чтобы каждый слой был приятен. Чтобы человек чувствовал, что ему хотели сделать именно особенное. Она показала, как правильно оборачивать коробку в плёнку, чтобы создать эффект движения, как складывать уголки, чтобы они не торчали, как использовать гофрированную бумагу для создания объёма и глубины. Девочка повторяла за ней медленно, но уверенно, стараясь запомнить каждый жест. Алиса и Наталья сидели за кухонным столом и аккуратно укладывали в подарочную коробку конфеты и пирожные. Бумага переливалась мягкими бликами, ленту они выбрали тёплого золотистого оттенка — словно хотели передать тепло самого солнца. Женщина неожиданно спросила: — Помнишь, что ты тут устроила? Как закатила истерику, чуть весь дом не переполошила? А мама всего лишь хотела отпраздновать свой день осветления по-своему. По-своему, понимаешь, а не для тебя. И ты ей всё чуть не испортила. Девочка опустила голову. — Я знаю… Просто тогда я ничего не понимала. Не дала ей воспользоваться этим моментом. Наталья положила руку девочке на плечо: — Вот и покажи ей, что ты знаешь, что значит быть женщиной. А женщина всегда умеет просить прощения. Они работали долго. Сначала просто заворачивали, потом пробовали добавлять декор — бусинки, цветы из бумаги, надписи на карточках. Наталья рассказывала, как выбирать цвета, чтобы они сочетались между собой, как добавлять текстуру, чтобы подарок не выглядел плоским, как сделать так, чтобы он вызвал радость ещё до того, как будет развязана лента. Алиса закончила свой первый подарок. Он был простым, но трогательным - перевязан и украшен маленькой открыткой с надписью «Мама, прости». Наталья взяла его в руки, осмотрела со всех сторон и одобрительно кивнула. — Хорошая работа. Это начало. Теперь ты знаешь, что упаковка — это не просто обёртка. Стало рассветать. Небо над домом начало светлеть, окрашиваясь в нежные оттенки розового и голубого. Воздух был прохладным, но в нём уже чувствовалась близость утра — та особенная тишина, которая наступает после ночи, когда мир только начинает просыпаться. Птицы ещё не пели, но где-то вдалеке уже слышалось первое движение — шуршание листьев, лёгкий ветерок, касающийся лица, как прощание с тем, что осталось позади. Наталья вышла следом за девочкой и следами ночи в глазах. Волосы Алисы, теперь жёлтые, почти золотистые, слегка развевались от утреннего ветерка. Когда она подошла к подъезду, дверь открылась сама — мама, как и обещала, не спала. Она стояла на лестничной площадке, с глазами, полными света. — Ну что, как прошло? — спросила она, стараясь говорить спокойно, но голос чуть дрожал. — Я теперь другая, — сказала малышка, чуть улыбнувшись. Они обнялись. Долго. Без слов. Только дыхание, биение сердца и понимание. — Я горжусь тобой, — прошептала Лена, касаясь волос дочери. — Ты справилась. — Мам… — тихо позвала девочка. Мама подняла глаза. Увидела коробку. И сразу поняла - это не просто сладости. — Это тебе, — продолжила Алиса, протягивая подарок. — Прости меня, пожалуйста. За то, что вмешалась. За то, что не дала тебе насладиться моментом обесцвечивания. Ритуал был классный… просто не нужно было ничего в него вмешивать, и третий там был лишний. Мама замерла. Она осторожно взяла коробку, словно боялась, что внутри что-то хрупкое. — Помнишь, как ты хотела просто обесцветить волосы, а я начала рыдать? — добавила девочка почти шёпотом. — Прости меня. Я тогда не знала, как это важно для тебя. Теперь знаю. Мама долго смотрела на дочку. Не осуждающе. Не грустно. Просто долго. Потом улыбнулась и прижала девочку к себе. — Я рада, что ты поняла, — прошептала она. — Но, ты не обязана всё время быть взрослой. Иногда можно и ошибиться. Главное — чувствовать, когда пора сказать «прости». И в этот момент между ними больше не было разрыва. Только понимание. И подарок, который стал началом нового доверия. Через пять дней, когда первые следы химического жжения на коже головы почти исчезли, а волосы немного отдохнули после осветления, девочка снова стояла у двери Натальи. Но, сегодня всё было иначе. Не ночь. Не тайный ритуал. Не обряд в свадебном платье. Сегодня был день. Светлый. Открытый. И она пришла уже не как невеста нового Я — а как девушка, которая знает, кем хочет быть. На ней было простое платье — лёгкое, чуть расклешённое, с короткими рукавами и аккуратным вырезом. Цвет его был нежным — персиковым, будто повторяющим оттенок её будущих волос. Оно не было таким же торжественным, как свадебное, но выглядело нарядно, потому что сегодняшний день тоже был важен. Это был день завершения. День, когда образ станет целым. Наталья открыла дверь и улыбнулась, заметив девочку. — Ну что, готова принять свой новый цвет? Алиса кивнула, зажав в руках баночку с рыжей краской. Она выбрала её сама. Просмотрела десятки вариантов в магазине, сравнивала оттенки, читала состав, даже понюхала несколько, прежде чем остановиться на этом — тепло-рыжим, с медным блеском. Он напоминал ей закат над водой. В комнате Наталья уже приготовила всё необходимое: кисти, мисочки, полотенца, фен и даже маленькую музыкальную колонку, из которой тихо лились звуки гитары. Всё должно было быть правильно. — Садись, — мягко сказала женщина, указывая на диван перед зеркалом. Девочка опустилась на него осторожно, но уверенно. Она знала, что сейчас произойдёт последний шаг. Наталья начала наносить краску. Медленно. Аккуратно. Смесь легла на кожу головы и пошла по прядям, оживляя их. С самого начала стало понятно — этот оттенок будет живым. Он играл светом, отдавал теплом, будто внутри каждого волоска проснулся маленький огонёк. Девочка сидела и смотрела на себя в зеркало. Сначала ничего особенного не происходило. Просто желтоватые волосы покрывались слоем краски. Но, через минут двадцать началось преображение. Первые участки, куда краска вступила в реакцию с обработанными волосами, начали меняться. Они стали золотисто-рыжими, с лёгким переливом, будто в них добавили немного солнца. — Вот так он начинает просыпаться, — сказала Наталья, проводя кистью по последней пряди. — Через час ты увидишь настоящий цвет. Девочка не могла отвести взгляда. Её глаза горели. — А почему он такой… живой? — спросила она, наблюдая за тем, как волосы принимают новый оттенок. Наталья улыбнулась: — Потому что мы подготовили их правильно. Они говорили о многом. О том, как поддерживать цвет. О том, какие шампуни лучше использовать, как ухаживать за кончиками волос, как сохранить блеск. И всё это время краска работала. Меняла внешность. Меняла состояние. Меняла её. Когда прошло положенное время, Наталья помогла девочке смыть краску. Вода, льющаяся из душа, смывала последние остатки лишнего цвета, открывая то, что скрывалось под ним. Она вытерла волосы полотенцем, немного просушила их феном. Обе замерли. Перед ними сидела рыжая девушка. Цвет получился насыщенным, тёплым, с золотистыми бликами. Он горел, как огонь в камине. Он был живым. Девочка потрогала свои волосы. Легонько провела пальцами по одной пряди, словно проверяя, правда ли это. — Он такой… красивый, — прошептала она. — Он твой, — ответила Наталья, укладывая щётку на стол. Алиса встала. Даже в этом простом наряде она чувствовала себя королевой. И вот, когда всё позади — и обесцвечивание, и свадебные платья, и запах химии, и слова, сказанные от чистого сердца, — пришло время не разрушать, а создавать. Мама и дочка вышли во двор, где ещё недавно стоял запах горелой краски и виднелись следы экспериментов девочки. Там, где земля потемнела от реакции с селитрой и кислотой, и где больше не росла трава, они остановились. Не для того, чтобы вспомнить, а для того, чтобы начать всё сначала. — Нужно убрать верхний слой, — сказала мама, беря в руки лопату. — Эта земля уже ничего не примет. Она стала другой. Как и мы. Вообще за порчу земли есть статья 254 УК РФ. Девочка испугалась, кивнула и принялась за работу. Они вместе убрали испорченный грунт — аккуратно, как будто извлекали что-то старое, ненужное. Потом принесли с окраины поселка новую землю. Свежую и дышащую. Это была правильная чернозёмная земля. Та, которая будет рада принять семена. Они распределили её по клумбе, немного смешав с компостом, который остался после прошлогодних экспериментов. Земля была готова. И тогда они начали высаживать семена цветов. Не просто однолетники, которые зацветут и исчезнут. Нет. Они выбрали многолетники — те, что будут расти год за годом. Маленькие семена, едва заметные среди комьев земли, но в каждом из них — обещание жизни. — Успеют взойти? — спросила Алиса, осторожно присыпая семена землей. — Успеют, — ответила мама. — Всё хорошее рано или поздно даёт всходы. Солнце клонилось к закату, бросая тёплые лучи на только что вскопанную землю. Семена были совсем маленькими, но внутри них уже начало пробуждаться что-то живое. Так же, как внутри девочки. Так же, как внутри мамы. Они не говорили об этом прямо. Но обе знали: это начало чего-то нового. Ни шума, ни экспериментов, ни боли. А созидания. Цветы взойдут. И станет ясно: даже если раньше ты ошибался, всегда можно начать с чистого листа. Или с чистого поля. И в этом тоже есть своя красота. Женская красота — в умении восстанавливать то, что казалось утраченным.

СУППЕР-Машинка для накручивания бигуди, Италия, Новая. Полуавтомат, позволяет за мгновение накрутить бигуди. Цена 3000 руб. В комплекте: машинка, 120 бигуди. Италия, Новая, Elchim. 8-9168779203

РАСПРОДАЖА: Кресла Парикмахерские, Новые, Италия, Гидропомпа (от 4990 руб). Цвет только синий, на фото представлены образцы. Запчасти: лампы для стерилизаторов и климазонов (от 500 руб), шланги для моек (от 800 руб), шарики для термостерилизаторов (от 500 руб), забрала для итальянских стерилизаторов (от 1500 руб), штативы для стерилизаторов, климазонов (от 1000 руб). тел. 8-916-877-92-03 e-mail: venez1959@yandex.ru

В чем разница между ножницами за 4-5, тыс и за 10 тыс? Где искать официальные сайты производителя ножниц? (Даже в японской Википедии не могу найти инфу о Kedake например. Хотел глянуть инфу о Jaguar. но тоже только русский Типо официальный сайт. А как попасть на оригинальный сайт, чтобы глянуть их модели ножниц, узнать их характеристики, чтобы не попасть на подделку и несуществующую официально модель?

Сдаются парикмахерские кресла в аренду в салоне красоты. (м. Новослободская), Ул. Фадеева, д. 10. Сaлон нaходится в шаговой доступнocти от мeтpo Новослободская. Предоставляем услуги администратора, кресло, тележку, мойку, комнату отдыха, холодильник. Рассмотрим долгосрочную аренду. Аренда в месяц -15 тысяч 8 смен или 2 выхода в неделю (1800 руб. стоимость 1 дня). 18 тысяч в месяц 12 смен или 3 выхода в неделю (1500 руб. стоимость 1 дня). 8000 в месяц 1 раз в неделю или 4 выхода. Оплата вперёд. Детали при личном общении. Администратор 89150867723.

Сдаются парикмахерские кресла в аренду в салоне красоты. (м. Новослободская), Ул. Фадеева, д. 10. Сaлон нaходится в шаговой доступнocти от мeтpo Новослободская. Предоставляем услуги администратора, кресло, тележку, мойку, комнату отдыха, холодильник. Рассмотрим долгосрочную аренду. Аренда в месяц -15 тысяч 8 смен или 2 выхода в неделю (1800 руб. стоимость 1 дня). 18 тысяч в месяц 12 смен или 3 выхода в неделю (1500 руб. стоимость 1 дня). 8000 в месяц 1 раз в неделю или 4 выхода. Оплата вперёд. Детали при личном общении. Администратор 89150867723.

Какую стрижку посоветуете делать для дам с частой проблемой:тонкие волосы, залысины, высокий лоб, редкие волосы на топ-зоне, пробор просвечивается. Челка редкая. Делаю им челку дальше и короткую макушку чтобы падало все вперед и создавалась масса. Но боюсь что из-за тонких волос они намучаются с укладкой. И все будет лежать облизано. Височные зоны тоже тонкие, но обыграть не знаю как кроме каре(линии) потому что лицо круглое и если сделать переход от челки как в каскаде то все выделиться как горшочек, щеки вылезут. Сегодня подстригла да хорошо но можно еще лучше! Может опытные мастера посоветуют что можно красиво подстричь. Вариант с перекидыванием использую но он не всегда подходит к лицу.

Друзья! Наша уникальная сумка для парикмахеров вновь доступна для заказов на ОЗОН! Ограниченная партия специально к Новому Году, спешите заказать для себя или в подарок своим коллегам! https://ozon.onelink.me/SNMZ/vufcm78u Сумка органайзер парикмахера, стилиста, визажиста для фена, плойки, косметики, инструментов Вы хотели бы красивую сумку, в которую поместится все, что Вам нужно для работы? Продуманная до самых маленьких деталей сумка для парикмахера и визажиста является на данный момент самым точным воплощением всех пожеланий опытных мастеров. Сумка изготовлена из качественного водонепроницаемого материала - Sponge Jakkard. При размерах 32x42x17 сумка обладает поразительной вместимостью - в нее поместятся абсолютно все инструменты, которые должен иметь при себе парикмахер, отправляясь на работу. В нее поместится все! Нашу сумку высоко оценили и используют регулярно в работе такие именитые стилисты как Александра Эдельберг, Сергей Маслов, Леонид Романов и другие!

У меня очень тонкие жидкие волосы ,хочется сделать мелирование или сложное окрашивание . Буду выбирать салон , где используют максимально щадящую и качественную пудру для осветления . Подскажите пожалуйста , какие марки самые лучшие ? я слышала про KEVIN.MURPHY и DAVINES также , средства для тонирования волос -тоже фирмы